Бессознательное
Бессознательное, как основополагающий психоаналитический концепт, является даже не открытием, но скорее новаторским изобретением конца XIX века. Фрейд по своему обыкновению позаимствовал избитый многочисленными авторами термин и наделил его радикально иным множественным смыслом, который до сих пор так и остаётся толком не распознанными и последователями, и критиками психоанализа. Будучи предметом интереса философов, психологов и физиологов, бессознательное рассматривается в рамках оппозиции сознательному, тогда как психоаналитическое толкование предлагает иную логику отрицания и придаёт этому понятию не только смысловую, но и позиционную динамику. Изложенный ниже текст представляет собой подход к прояснению некоторых принципиально значимых, но неочевидных при поверхностном прочтении психоаналитических положений о бессознательном.
Исток теоретической разработки бессознательного обнаруживается в ранней, не предназначенной для публикации, работе Фрейда «Набросок психологии» (1895), где согласно теории нейронов различаются три системы, связанные с восприятием (φ), памятью (ψ) и сознанием (ω). Видится, что автор неслучайным образом проиндексировал разные группы нервных клеток, подчеркнув их взаимное расположение в соответствии с порядком букв греческого алфавита. Последнее место в этом порядке занимает сознание (ω), которое связано с восприятием (φ) не напрямую, но при непременном посредничестве памяти (ψ). Также обращает на себя внимание x, который расположен в алфавите между φ (восприятием) и ψ (памятью), и как правило обозначает неизвестную переменную. Фрейд не использует и не комментирует x, но уже сейчас стоит наметить возможную интерпретацию этой переменной, как зияния, разрыва, пробела, отчуждающего восприятие от памяти.
Так вот, нейроны системы пси- (ψ) являются «носителями памяти, и вероятно, таким образом, психических процессов вообще». То есть, психика – это прежде всего система памяти, которая устроена не случайным образом, но «отображена проторениями между нейронами ψ». В отличие от нейронов восприятия (φ), нейроны памяти (ψ) не пропускают беспрепятственно количества возбуждения, но направляют их по сформированным и устоявшимся путям отвода, следуя которым излишки возбуждения избываются и лишь в некоторой своей части достигают сознания (ω). Таким образом появляется представление о структурированности психической реальности в промежутке между восприятием и сознанием, который в дальнейшем сопрягается с понятием бессознательного. Больше о нервных клетках, как о физических носителях душевных процессов Фрейд не говорит, но идея о структуре психического аппарата получает своё развитие и формализацию чуть позже в виде первой топики, представленной в седьмой главе «Толкования сновидений» (1900).
Именно сновидение открывает «царский путь к пониманию бессознательного». Сновидение оказывается зашифрованным посланием, ребусом, разработанным по принципам смещения и сгущения, и, главное, полноценным, если не привилегированным, психическим актом. Сновидение разворачивается на «другой сцене» психической реальности, и исполнено истиной бессознательного желания, которое достигает уровня сознания как правило в искажённом виде. Осознанию подлежит лишь предсознательное. Именно это фрейдовское предсознательное первой топики соответствует бессознательному в широком упрощённом смысле. В психоанализе бессознательное, как просто «неосознаваемое», но пригодное для осознания путём обращения на него внимания, обозначено термином «предсознательное».
Первая топическая модель описывает расщепление психики вследствие вытеснения. С топической (пространственной) точки зрения бессознательное (как существительное) – это место вытесненного, тогда как с описательной (качественной) точки зрения бессознательное (как прилагательное) в смысле «неосознаваемого» – это не только (и не столько) вытесненное, но и предсознательное. Долгое время в теории Фрейда бессознательное точно совпадает с вытесненным, то есть с составом весьма загруженных с экономической точки зрения представлений, которые удерживает вне сознания особого рода сила, названная сопротивлением. Таким образом важный и не сделанный до Фрейда акцент состоит в осмыслении конфликта, задающего динамику душевной жизни. Вытесненные представления сохраняют активность, подвергаются структуризации первичного процесса и стремятся преодолеть силу сопротивления на рубеже систем бессознательного и предсознания-сознания.
Со временем Фрейд усложняет свою мысль и в метапсихологической статье о бессознательном говорит уже о том, что «всё вытесненное – бессознательное, но не всё бессознательное – вытесненное». Речь идёт о самих механизмах вытеснения, которые также являются бессознательными. В дальнейшем, Фрейд разрабатывает вторую топическую модель, которая отражает конфликтное расщепление, пролегающее не по рубежу сознательного-бессознательного, но внутри Я. К бессознательному оказываются причастны все три инстанции второй топики. В первую очередь Оно, но также и Я, и Сверх-Я.
Итак, фрейдовское бессознательное многозначно, оно и есть активное психическое, динамически связанное с восприятием и памятью с одной стороны и с сознанием с другой. Бессознательное не является беспорядочным, иррациональным и невежественным, напротив оно чётко структурировано, мыслит и оказывает определяющее воздействие на психические процессы. Элементами бессознательного мышления являются представления, которые с экономической точки зрения несут больший или меньший аффективный заряд. Подчиняясь принципу удовольствия, содержания бессознательного управляются механизмами первичного процесса, а именно смещением и сгущением. Сами по себе бессознательные представления не могут перейти в систему предсознания-сознания, но используют пригодные для своих интересов предсознательные представления, прикрываясь последними. Бессознательное как таковое не может быть предметом анализа, но оказывается доступным для наблюдения в виде появившихся путём переноса в условия вторичного процесса (в предсознательном) отпрысков или образований бессознательного: сновидений, ошибочных действий, острот и симптомов.
Оригинальная черта фрейдовского подхода состоит в том, что он сумел придать приоритетное значение там вещам, которые считались незначительными и вообще не привлекали внимания исследователей. Если не принимать в расчёт симптомы, то никто и не подумал всерьёз рассматривать «побочные продукты» психической деятельности, такие как сновидения, остроты, оговорки, запинки и другие ошибочные действия. Тогда как первый и каждый следующий ему психоаналитик сосредоточивает своё внимание именно на этом, поскольку именно таким образом даёт знать о себе то, чему до Фрейда опять-таки не придавали большого значения, так даёт знать о себе бессознательное.
Но гораздо более удивительный факт касается упорного непринятия как критиками, так и многими психоаналитиками совершенно очевидной вещи, а именно того, что все проявления бессознательного Фрейд встречает только и исключительно в материале речи своих пациентов. Он обращает внимание на то, как устроена речь, и особенно на те места, где речь прерывается и сбоит. Нет речи – нет бессознательного. «Бессознательное – это эффект языка», – так прозвучит чёткая формула Лакана, который призывает вернуться к Фрейду, и вернуть психоанализ в поле речи и языка. Растолковывая и продвигая мысль Фрейда Лакан использует достижения лингвистики, чтобы показать, что фрейдовское «бессознательное структурировано как язык».
Является ли позиция Лакана достаточно обоснованной? Ведь почему-то вплоть до 1953 года вопрос о следовании учению Фрейда таким образом и во всеуслышание никто не поднимал. Согласился бы Фрейд с Лаканом? Видится немаловажным, что на момент манифестации «возвращения к Фрейду», он уже представлял собой фигуру «мёртвого отца», оставившего в наследство психоанализ, для которого, по словам Лакана, термин «бессознательное» стал именем, именем-отца. Тексты Фрейда обманывают своей кажущейся простотой, многое, сказанное в них о бессознательном может показаться понятным и полностью, порой буквально, соответствующим идее «скопища диких, природных инстинктов». Однако если не останавливаться на поверхностном прочтении, то мысль Фрейда оказывается предельно сложна и бессознательное в его теории представлено под разными углами и на многих уровнях. Так, что позволило Лакану тесно увязать структурную лингвистику с фрейдовскими построениями?
Прежде всего не лишним будет ещё раз указать на сугубо речевой характер материала клинических наблюдений Фрейда. Очень сложно понять каким образом подавляющему большинству последователей удаётся игнорировать пристальное внимание к словоупотреблению и беспрецедентно чуткий слух Фрейда в работах, заложивших фундамент психоанализа, таких как «Толкование сновидений» (1900), «Психопатология обыденной жизни» (1901) и «Острота и её отношение к бессознательному» (1905), а также во всех без исключения клинических зарисовках и случаях.
Языковая природа фрейдовского бессознательного подчёркнута в самых первых теоретических построениях, ставших для психоанализа отправными пунктами. Лакан отмечает, что в 46-ом письме Флиссу (1886) Фрейд связывает этапы развития субъекта с бессознательным и его механизмами, и описывает эти этапы как переведённые или нет, используя именно слово перевод Übersetzung. В 52-ом письме Флиссу (1886) Фрейд формулирует модель психического аппарата, как последовательность перезаписей. Самый отдалённый от сознания слой восприятия Wahrnehmung получает своё представительство в психике в виде первичной записи Wahrnehmungszeichen. То есть материал восприятия изначально символизируется и фиксируется в виде записи в системах памяти, где одна запись существует одновременно со всеми остальными записями, но не с самим восприятием. Знаки восприятия в системах памяти пребывают в сложно устроенных и упорядоченных отношениях, и на пути к сознанию подвергаются перезаписи или переводу. Вытесненное бессознательное представляет собой то, что при перезаписи осталось непереведённым. Лакан прямо предлагает называть знаки восприятия их собственным именем – означающими.
Материал клинической практики постоянно подталкивает Фрейда пересматривать, смещать и сгущать свои теоретические положения. Со временем первая топика и теория вытесненного бессознательного меняется и дооснащается теорией влечений и метапсихологическим подходом[1]. Однако специфика динамики фрейдовской мысли заключается в том, что все концептуальные преобразования опираются на исходные отправные пункты, изложенные уже «Наброске одной психологии» (1885), это в том числе касается тесного сопряжения бессознательного со структурой языка. Ключевой термин этого сопряжения в разговоре о влечении звучит как представление репрезентанта Vorstellungsrepräsentanz. Речь опять же идёт о записи Niederschrift, но если в 52-ом письме Флиссу (1986) знак восприятия Wahrnehmungszeichen фиксировал чувственное восприятие, то в метапсихологической статье «Бессознательное» (1915), на представлении репрезентанта Vorstellungsrepräsentanz фиксируется влечение. То есть влечение, сопряжённое с реальным тела, не может быть бессознательным само по себе. Влечение фиксируется на определённом репрезентанте, который позволяет иметь о влечении представление, а то, что не вписывается в репрезентацию влечения формирует в бессознательном первовытесненное, придающее гравитацию вытеснению и возврату вытесненного. Строго говоря, прочие судьбы влечения также реализуют перевод и перенос не самого влечения, но представлений его репрезентантов, которые подобно означающим, сплетаются в сети по принципам смещения и сгущения, метонимии и метафоры.
Лакан говорит: «бессознательное структурировано как язык», потому что фрейдовская теория оперирует понятиями следа воспоминания, знака восприятия, представления, представления репрезентанта, как дискретными элементами, значение которых задано общей диспозицией, организованной принципами метафоры и метонимии. Свой возврат к Фрейду Лакан начинает с переложения некоторых концептов структурной лингвистики, но отнюдь не сводит психоанализ к исследованию языка, но наоборот подчёркивает, что речь идёт о подобии, но не равенстве. Лакан пользуется различением де Соссюра на фонетическую и семантическую артикуляцию, в силу которого запускается матафоро-метонимическая игра языка, а также становятся неизбежными двусмысленности и пробелы, на которые обращает внимание Фрейд. Но психоаналитическая концептуализация Лакана переворачивает лингвистический знак, открепляет означаемое от означающего и отдаёт последнему абсолютный приоритет, поскольку устанавливает, что смысл появляется на уровне диспозиции означающих, но не в отношениях означающего с означаемым. Уже с учётом этого поле психоаналитического исследования несопоставимо с языковедением, лакановское означающее не соответствует термину лингвистов, а структурированное подобно языку бессознательное само по себе таковым не является.
Эдип и кастрация прочитываются Лаканом с помощью структурной модели отцовской метафоры, в рамках которой первовытесненным является фаллическое означающее S1, означающее желания матери, которое вытесняется посредством метафорической замены на означающее Имени-Отца, дающее именование каждому вновь находимому объекту желания. Первая принципиально важная метафорическая замена S1 на S2 запускает метонимическое скольжение цепочки означающих (S2,S3 …. Sn) артикулированного требования, в расщеплении которого устраивается поле желания. Таким образом фрейдовское бессознательное получает более строгую концептуализацию, как эффект вхождения субъекта в порядок символического, в порядок означающего, где он получает возможность артикуляции означаемого своего желания.
В XX семинаре Лакан говорит, что если психоанализ и занимается чем-то близким к лингвистической практике, то лучше всё-таки назвать эту практику несколько иначе, а именно практикой лингвистерической. Поскольку в кабинете субъект поощряется не говорить, но проговариваться, а аналитическое правило «говорите всё, что вам приходит в голову» и есть призыв к истеризации дискурса. «Означающее располагается на уровне наслаждающейся субстанции», – говорит Лакан.
«Сколь бы удивительной ни казалась моя формулировка, я осмелюсь все же заметить, что уклончивостью, неуловимостью и беспочвенностью своей бессознательное обязано тому подходу, который первооткрывателю его оказался свойственен», – говорит Лакан.
[1] Немаловажные дополнения касательно отношения бессознательного к речи и языку изложены в работе «Я и Оно» (1923). В тексте и на собственноручно нарисованной Фрейдом схеме фигурирует странный термин «слуховой колпак», который предлагает читателю большие возможности для самостоятельного толкования, но явно отсылает к проблематике аудиального спектра восприятия. Кроме этого, в координатах новой модели инстанция Сверх-Я представлена как исконная и наиболее близкая к Оно часть Я, которая образована материалом услышанных в раннем детстве слов-предписаний, формирующих ядро Я, и остающихся бессознательными.