Крест Нарцисса на теле Панкеева — НФ ч.3

2.2 «Из истории одного детского невроза» (1918)

В работе «Из истории одного детского невроза», которая хронологически замыкает ряд клинических случаев, представленных Фрейдом, сгустилась большая часть психоаналитического опыта. Уже в названии прочитывается отсылка к Леонардо – «Одно детское…». Содержательно эти тексты перекликаются темами идентификации,  гомосексуальности, нарциссизма. Эта же смысловая линия прослеживается в случае Шребера. С материалом его анализа также перекликается содержание религиозных мотивов на почве пассивной гомосексуальной установки, и, собственно, организация психотической структуру, не без учёта которой стоит подходить к случаю Сергея Панкеева в целом. Без сомнения, фобия маленького Ганса, ритуальные церемониалы человека-крысы и конверсионность истерических симптомов, проработанные ранее, также наметили ориентиры процедуры. Помимо этого, ключ к пониманию, как и в случае Доры, предоставило сновидение.

Материал длительного периода лечения с массой «плодотворных трудностей» предоставил Фрейду возможность раскрыть многие грани теории и саму суть психоаналитического подхода. Текст описания случая поражает крутыми виражами мысли и многомерностью возможных направлений для толкования. 
К взгляду на случай Сергея Панкеева через призму нарциссизма, помимо всего прочего, располагает то, что Фрейд занимался теорией нарциссизма в одно время с работой над случаем человека-волка. Тексты «К введению в нарциссизм» и «Из истории одного детского невроза» были написаны в одном 1914 году, в связи с чем можно предположить дополнительные возможности для толкования первого через второй.

В толковании текста случая человека-волка предлагается оттолкнуться от ассоциативных переплетений истории Нарцисса и Сергея Панкеева. Эти косвенные взаимосвязи расположены поодаль от магистральных сюжетных линий, однако, примечательным образом возвращают в самую сердцевину круга вопросов о нарциссизме.

Детское воспоминание русского пациента о том, как «отец однажды во время гуляния увидел змею и разрубил ее своей палкой на куски», можно ассоциативно связать со сходным эпизодом «Метаморфоз» Овидия. В непосредственном преддверии истории Нарцисса упоминаются судьбоносные моменты жизни прорицателя Тиресия [24-316].

Ибо в зеленом лесу однажды он тело огромных
Совокупившихся змей поразил ударом дубины.
И из мужчины вдруг став — удивительно! — женщиной, целых
Семь так прожил он лет; на восьмое же, снова увидев
Змей тех самых, сказал: «Коль ваши так мощны укусы,
Что пострадавший от них превращается в новую форму,
Вас я опять поражу!»
И лишь их он ударил, как прежний
Вид возвращен был ему, и принял он образ врожденный.

Итак, наблюдение сексуального контакта, предпринятые «удары дубиной» и преобразования пола — эти обстоятельства сюжета Овидия в целях толкования предлагается связать с некоторыми деталями случая человека-волка.

Сергей Панкеев, как и Тиресий, становится свидетелем совокупления – можно сказать, что это отправная точка их психической динамики, первосцена. Реакция обоих активная. По данным анализа, «первый удар дубины» человека-волка принял альтернативную форму: «Заражение сексуальным возбуждением выразилось в испражнении, в котором, однако, необходимо различать и активную долю” [34-220]. Жизнь Тиресия в женском теле можно сопоставить с пассивной целью удовлетворения на генитальном уровне, идентификацией с матерью в первосцене.

Сергей Панкеев встречает своих «змей» повторно в виде волков в сновидении, которое в искажённом виде оживляет впечатление от «первосцены». Психика ребёнка бьет дубиной нарциссической мужественности по интенсивному гомосексуальному влечению к отцу. Таким же образом Тиресий возвращает “врождённый образ” (мужскую форму) вторым ударом дубины по тем же змеям.

По мысли Фрейда эффектом сновидения стала регрессия на анально-садистический уровень (с подключением мазохизма), плюс фобия орального характера (страх быть съеденным волком). Перспектива реализации гомосексуального влечения к отцу в генитальной организации оказалась перекрытой.

Такой итог сверхдетерминирован целым рядом обстоятельств в истории пациента. Но Фрейд указывает на раннюю идентификацию с отцом, как на ключевое, имеющее структурное значение. «Быть господином, как отец» [34-137], — такое устремление уже прописано в психике ребёнка. Идентификация здесь очень близка нарциссизму – она происходит в поиске себя в идеале другого того же пола. «Я» вписывает в себя черты другого и сопротивляется разрушающим целостность образа импульсам влечений, направленных на другого как на объект. То есть, идентификация предваряет возможность превращения нарциссического либидо в объект-либидо.

В этом смысле можно истолковать любовные выборы Сергея Панкеева как производимые по нарциссическому типу. В сексуальном контакте с лицом противоположного пола он удовлетворял себя (своё вытесненное гомосексуальное влечение).

Вторая встреча Сергея Панкеева с обстоятельствами первосцены происходит в детском сновидении с волками. Где его выбор также происходит в пользу “нарциссической мужественности”, которая вытесняет гомосексуальную установку, следом которой в сознании остаётся страх. Здесь ещё раз стоит отметить регрессивное направление этого выбора. Отказ произошёл от гомосексуальной позиции, но в отношениях генитальной организации (с объектом любви, а не “с самим собой”). А итоговая “мужская” позиция есть возврат к схеме идентификации, которая предваряет возможность превращения нарциссического либидо в объект-либидо.

Здесь Фрейд опирается на раннюю “линейную” модель развития либидо, которая обсуждалась в толковании текстов случая Шребера (1911) и “Тотема и табу” (1912). Имеется в виду посредничество нарцизма в деле перехода от аутоэротической организации к отношениям с объектами. Предварительный гомосексуальный нарциссический выбор определяется в этой последовательности как, по сути, аутоэротический, так как либидо направлено на объект того же пола (то есть, больше не на другого, а на себя в лице другого). Причём, в случае мужского выбора идентификационной чертой выступает половой орган, с которым отождествляется “я”, которое формируется на этом такте в своей “целостности” [45-184]. Далее требуется дополнительное психическое усилие для переключения либидо на объект противоположного пола.

Итак, аутоэротизм (либидо направлено на себя) превращается в аллоэротизм (либидо направлено на другого) в позиции гетеросексуального выбора, путём перехода через гомосексуальность. При успешном перенаправлении либидо на объект противоположного пола гомосексуальное либидо может быть десексуализировано и стать базой “чувства социальной общности”, дружбы, “братства” [45-185].

Однако, разбирая психический процесс человека-волка, Фрейд формулирует для него возможность достичь генитальной организации, то есть возможности сексуальной реализации либидо в отношениях с объектом как раз таки в пассивной “женской” позиции. Судьба смещений влечения Сергея Панкеева по цели и объекту приводит к выбору не столь однозначному: 1) гомосексуальная установка в реальных отношениях с объектом; 2) “откат” на нарциссическую позицию на базе идентификации с отцом. С точки зрения психоанализа понятно, что один вариант не исключает другой, вопрос в том, как бессознательное организует этот выбор топически, динамически и экономически.

Перейти к генитальной организации (в пассивной гомосексуальной роли) человеку-волку в реальных отношениях не удалось. Путь преградила угроза кастрации, актуальная для него в этом случае. “Превратиться в объект сексуального удовлетворения мужчины — означает утратить мужское достоинство”, — следует обратиться к тексту Фрейда, чтобы убедиться, что происходит эта формула не из логики обыденного мышления, а из выверенных данных аналитической процедуры пациента [34-164]. Соблазнение сестрой сместило цель на пассивную, далее произошло смещение по объекту – сначала на няню, затем на отца.

Возвращаясь к толкованию случая человека-волка в переплетении с историей Нарцисса, трудно пройти мимо фигуры Христа. Самое очевидное хронологическое соответствие, на которое указывает Фрейд, день рождения Сергея Панкеева в рождество. Отсюда намечается его невротический выход из фобии в ритуальные формы навязчивости, идентификация с Христом, как сыном Бога-отца со всеми перипетиями их отношений.

Интересно, что по мифологии мировой истории и принятому летоисчислению Нарцисс Овидия родился с Христом примерно в одно время.

Поэма “Метаморфозы” была написана в самом начале нашей эры, на излёте истории Римской Республики. После разрешения внутренних противоречий гражданской войны появляется первый Римский Император – Октавиан Август. К этим историческим обстоятельствам напрашивается интерпретация формообразования “я” современной цивилизации (во многом “римской” и во многом “христианской”) на выходе из фазы разрозненных влечений, с памятью об убитом «сыновьями» Цезаре.

Из всего текста “Метаморфоз” к эпизоду о Нарциссе мыслители и поэты обращались несравнимо чаще, чем к внушительному по объёму прочему содержанию. И, как уже было отмечено в первой части исследования, прочтение образа Нарцисса претерпевало значительные метаморфозы в художественной практике.

Сближение образа Нарцисса с образом Христа вплоть до отождествления произошло под знаком «еретического» отступления в «излишествах» культуры барокко. Итог ренессанса поколебал нормативно-ролевое устройство общества, основанное на власти церкви. Это произошло в исторический период «первого удара по нарциссизму человечества» [36-270] — коперниканского переворота, появления современного субъекта картезианского сознания, и расцветом европейской культуры и эстетики в лучах правления Людовика XIV. Координаты центра цивилизации покинули значения «Вечного города» сразу в нескольких направлениях, в Риме осталась сила церковной власти, которая в дальнейшем составляла противовес для тенденций просвещения, но уже утратила определяющее для хода истории значение.

В непродолжительный период расцвета искусства барокко «солярная» компонента мифологического мотива Нарцисса напитала возвышенные и прекрасные творческие образы вплоть до божественных-христианских.

В пример сопоставления Нарцисса и Христа можно привести религиозную драму послушницы Хуаны Инеc де ла Крус «Божественный Нарцисс» (1685) [9]. Богословы вообще поддержали это сопоставление. Многократно слова жениха в «Песни песней» Соломона: «Я нарцисс Саронский, лилия долин!» истолкованы, «говоримыми» впоследствии Христом. «Ибо что может быть цветком мира  в такой степени, как имя Христово?», так, разбирая этот стих писания, вопрошает Ориген, греческий христианский теолог и философ, один из восточных Отцов Церкви, основатель библейской филологии, автор термина «Богочеловек» [7].

Г. Сковорода (1722-92), завершитель эпохи казацкого барокко и родоначальник русской религиозной философии в своем сочинении «Наркисс (Разглагол о том: Узнай себя)» спрашивает: «Скажи мне, прекрасный Наркисс, в водах твоих узрел ты что? Кто явился тебе в них?». И отвечает: «На водах моих узрел я на полотне протекающей моей плоти нерукотворенный образ, который есть сияние славы отчей» [26-125].

Cв. ап. Павел в послании евреям говорит о Христе, через Которого Бог говорил людям, и Который есть «сияние славы и образ ипостаси Его» (Евр. 1, 3) [2].

Так история человека-волка ещё более сближается с историей Нарцисса, застывшего в отражении своего отца. Как уже было упомянуто, само имя Нарцисс несёт смысл окоченения-онемения. В течении реки Кефис он пленён неподвижным идеалом, взирающим прямо на него. Активное течение-движение полового акта первосцены Сергея Панкеева искажается работой сновидения в неподвижный кадр оцепенения под взглядом волков.

По мысли из третьей части “К введению в нарциссизм”, история субъекта начинается с появления идеала и наблюдающей и карающей инстанции. Христос «смотрит» на верующего с креста, волки смотрят на четырехлетнего ребёнка с дерева.

Нарцисс узнаёт себя в Кефисе, верующий ищет Христа в себе и в Христе — отца, ребёнок ищет свой образ в идеале отца, просыпается в первосцену, наблюдает, и просыпается из первосцены со страхом от наблюдения волками за ним самим.

По сюжету Овидия, следствием увиденного сексуального акта стал вопрос божественной четы к Тиресию о мужском и женском наслаждении, ослепление в наказание за ответ, и дар прорицания в качестве компенсации. Тиресий в античной литературе – прообраз аналитика, прозревающего после ослепления (как и Эдип). Нарцисс прозревшего Овидия умирает не от «любви к самому себе», как перетолковали в дальнейшем смысл многие авторы. Причина смерти Нарцисса – взгляд [24-345].

Мальчика звали Нарцисс.
Когда про него воспросили,
Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,
Молвил правдивый пророк: «Коль сам он себя не увидит».
И после смерти Нарцисс остаётся в этом плену [24-505]:
Даже и после — уже в обиталище принят Аида —
В воды он Стикса смотрел на себя. 

Вообще-то, прописывая смертоносное действие взгляда на пике своего признания, Овидий прозревает свою собственную судьбу. Фрейд в 1920 году предложит вторую теорию влечений, по которой жизнь есть путь возвращения к неорганической форме существования. Но эту же формулу «жизни» можно встретить почти на две тысячи лет раньше: «Я тот, кто тщетно пытается обратиться в камень» [23-103]. Овидий пишет её в «Скорбных элегиях» по поводу своего пребывания в изгнании в северном краю, куда его ссылает Октавиан Август за две оплошности: за стихи (поэму «Наука любить», полную сексуальных откровений) и за увиденное «нечто».

Зачем увидел я нечто? Зачем сделал мои глаза преступными?
Зачем лишь после этой опрометчивой неосторожности понял я свою вину? 

Историки предполагают, что Овидий стал свидетелем инцестуозных отношений между внуками императора Юлией и Постума и готовящегося ими заговора [55-157], он впоследствии сам сравнивает себя с Актеоном.

Так проясняется отношение нарцизма с исходом начала и угрозой конца. Раскрываются глаза или распахиваются ставни. Я наблюдаю за другим или другой наблюдает за мной, этот другой – я сам или я сам этот другой. “Я” рождается в плену образа-идеала, в диалектике отношений с другим.

На чьей стороне находится этот “формообразующий “я”” взгляд, меня или другого? Видится так, что обе стороны лишь выглядят противоположными. Вне этой видимости, они замкнуты в одностороннюю поверхность ленты Мёбиуса. Так же возможно истолковать предпринятое Фрейдом разделение на я-либидо и объект-либидо. Противопоставленность направлений течения либидо нужна для “наглядности”, буквальное понимание приводит к описательным моделям в границах формальной логики, которые надёжно отстраняют от возможности учесть измерение бессознательного. Объект-либидо, отправленное другому, оказывается нарциссическим, адресованным отражению себя в другом. А самое интимное, “эндогенное” в “я”, оказывается привнесённым из вне другим.

Искалеченная в другом сновидении человека-волка Wespe –оса, кто она? Груша c такими же жёлтыми полосками, угрожавшая в два с половиной года ему кастрацией, или он сам в собственных инициалах SP c оторванными крыльями буквы W?

Человек-волк родился в «рубашке» и жил «как у Христа за пазухой», в состоянии нарциссической неуязвимости. В первый раз в психоаналитический кабинет его привела реализация той самой Грушиной угрозы – кастрация. Увлекшись сходной фигурой, в подобной позиции Панкеев приобрёл половое бессилие по причине венерического заболевания. Второй раз состоятельность была утрачена в связи с потерей состояния во время революции.

Похоже, что возможность «выхода» в мир, установление отношений с объектами связаны с нарушением оберегающей нарциссическую целостность «завесы», связаны с принятием кастрации. По мысли Фрейда, гомосексуальное влечение человека-волка оказалось вытесненным и не находило путей сублимации в социальных связях, результатом чего стал образ жизни, с одной стороны, уединённый, с другой стороны, в полной зависимости от лиц, обеспечивающих уход.

Таким образом кастрация или угроза возможной нехватки сопрягается с нарциссизмом. В структурном прочтении, образ идеальной формы в измерении видимости обладает характеристикой целостной самозамкнутости. Другой в пределах этой сферы есть только двойник-отражение представлений о себе. Идея кастрации открывает измерение излишка-недостатка, измерение изъяна идеальной сферы, в котором становятся возможны отношения с отличиями другого.

И здесь предоставляется случай обратить внимание на ключевое противоречие понятия нарциссизм в теории Фрейда. Вопрос сводится к тому, считать ли нарциссизм регрессией к аутоэротической фазе «самодостаточности» или принять это понятие в части диалектики отношений с другим. Как уже было отмечено выше, первая версия требует признания первичного нарциссизма, и, главное, первой теории влечений. В случае человека-волка Фрейд так прямо и выходит на противопоставление нарциссизма, поддерживающего «самоуважение» «я» и, с другой стороны, сексуального влечения к отцу. То есть, мысль проведена в логике первой теории влечений, в актуальности которой у Фрейда уже появились сомнения, но и поводов её отстаивать было не меньше (см. толкование текста «К введению в нарциссизм»).

В этом же русле прочитывается мысль о грёзе возвращения-возрождения. Кстати, Нарцисс – цветок Пасхи, ритуала празднования воскрешения Христа.

Смерть-воскрешение, она же возвращение-возвращение в материнскую утробу, возврат к состоянию первичного нарциссизма. Однако Фрейд сам же и развивает критику об изначальности такой грёзы. В тексте случая сформулировано предположение, что поиск положения в лоне матери происходит в результате установленного на уровне генитальной организации отношения к отцу, для встречи с его пенисом, беременности и рождения ребёнка. То есть, который раз Фрейд прописывает возвратную петлю либидо к себе через сексуацию в отношениях с другим, а заодно подрывает все предпосылки для теорий первозданности, возрождения, и единства.

Далее путь толкования ведёт к работе «Скорбь и меланхолия», в которой будет глубже и прицельно разработана версия нарциссизма в связи с идентификацией, приведённая выше как вторая. Но ещё дальше в текстах 1920-1924 г.г. Фрейд покинет однозначность трактовки, возвращаясь на позиции сближения нарциссизма и аутоэротизма в явном содержании работ. Известно, что смысл психоаналитического понятия определяется в отношениях с понятиями его окружающими, и подвергается изменению вместе с контекстом рассмотрения, вместе с движением мысли. Что, в общем-то, и создаёт предпосылки для формирования аналитического способа мышления. Прояснить глубину противоречий, допущенных Фрейдом в разработке понятия нарцизм, а также истолковать предпосылки для нарушения целостности теории психоанализа предстоит в дальнейшем ходе исследования.

Общий список литературы в конце документа здесь