Десница субъективации
опубликовано в сетевом журнале «Лаканалия» #37 2021 «Рука» с.98-116
Рука – между органом и протезом
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный», – собственноручно написал Александр Сергеевич. И здесь стоит подчеркнуть, сколь многим этот нерукотворный памятник обязан именно руке поэта, не без помощи которой было создано столь впечатляющее литературное наследие. В истории человечества найдётся ли художник, не использующий кисть? Кисть, которая продолжает руку, которая, будучи органом, органом уже не является, поскольку оказывается более близка скорее к культурной или божественной функции протеза[1]. В мире животных нет рук, и только человек может сказать, что он без чего-либо «как без рук», поскольку «руки» – это означающее[2].
Человеческое тело вытянуто в неестественную для царства животных вертикаль, а его руки, оторванные от земли, свободны обустраивать свой мир в пределах особого, оторванного от природы, порядка. Прямостоящий человек вытягивается к небу, утрачивает инстинкты и окончательно «теряет нюх»[3]. Поступая между небом и землёй, он пытается приблизиться к Богу, он сам пытается стать творцом, прилагая руку к делу своей субъективации.
Положивший руку на плуг и оглядывающийся назад не благонадёжен для Царствия Божьего (Лк. 9:62)
Дело анализа состоит в том, чтобы поддержать человека на этом пути обнаружения себя, как субъекта, где принципиальное значение имеет решительность следовать желанию, без оглядки на миражи нарциссизма и грёзы о возвращении в лоно природы. В изложении евангелиста Луки, один из желающих следовать за Христом обратился к нему со словами: «я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими» (Лк. 9:61), на что получил ответ: «положивший руку на плуг и оглядывающийся назад не благонадёжен для Царствия Божьего» (Лк. 9:62). В обыденном смысле, эта библейская цитата напутствует в любом стоящем деле, после того как положена рука, отбросить всякое сомнение, всякое «но». В богословском понимании, речь может идти о необходимости отказаться от мирской жизни, и даже разорвать родственные связи, если того требует путь Спасения Души. Психоанализу близки оба эти прочтения, более того, высказывание Христа, записанное собственной рукой его апостола, бесчисленное количество раз переведённое и переписанное руками его последователей, оказывается весьма плодородной для производства психоаналитического дискурса почвой.
Метафора плуга
В этих словах можно распознать формулу отцовской метафоры, если вспомнить, что Лакан буквально говорит о том, что символический порядок врезается в реальное, как плуг [4] [5]. Результатом срабатывания функции отца становится метафорическое порождение нового фаллического значения, смысла, который прорывает черту десоссюровской дроби между означаемым и означающим. Благонадёжность для Царствия Божьего, о которой говорит Христос, можно истолковать в психоаналитическом ключе, как пройденный Эдип, и перспективу субъективации по «небесному» закону желания[6]. Тогда как оборачивание вспять выглядит регрессивной перспективой десубъективации на «земном» уровне удовлетворения воображаемых нужд.
В метафорической замене, означающее Имени Отца заступает на место означающего желания матери, субъект получает шанс отлучить себя от неё и отличить себя от объекта её желания в воображаемом измерении их дуальной игры. Означаемое материнского желания, воображаемый фаллос, именем отца приобретает символическое значение фаллоса. Символическая, отцовская кастрация позволяет субъекту получить необходимые знаки отличия символического порядка, и обрести дар нехватки. Возможно, что в чём-то именно этот дар и является даром любви Отца Небесного.
О рукоприкладстве
Но можно сказать, что этот дар символического измерения объекта, субъект получает из рук земного отца, иногда даже в виде удара в сцене рукоприкладства, как это описано Фрейдом в фазах формирования фантазма «ребёнка бьют». А иногда слово отца ничего не значит, и его плуг недостаточно твёрд[7], чтобы внедриться в почву означаемого материнского желания[8]. Подобного рода несостоятельность описана в случае маленького Ганса, который мог только мечтать о рукоприкладстве своего отца[9] [10], и буквально просил проявить его твёрдость[11], чтобы помочь справиться с невыносимой тревогой.
О рукоблудии
До некоторого времени маленький Ганс пребывал в гармоничной ситуации дуальных отношений с матерью, то есть играл роль её воображаемого фаллического придатка[12]. Отец никак не нарушал их идиллию, разве что косвенным образом, когда поспособствовал появлению на свет младшей сестры, Анны[13]. Она, как новый объект материнского внимания, стала одним из двух факторов нарушения равновесия в воображаемой экономике маленького Ганса. Но, похоже, что гораздо более решающим стал факт вторжения реального наслаждения его тела[14].
Маленький Ганс положил руку на плуг в том смысле, что, испытывая возбуждение реального пениса, начал мастурбировать. Фрейд указывает нам, сколь важное для истории формирования субъекта значение имеет этот момент, называемый моралистами рукоблудием. И у мальчика, и у девочки первым объектом, вызывающим возбуждение пениса или клитора, является мать[15], и состоятельность отцовской функции заключается не в том, чтобы наложить запрет на мастурбацию как таковую, но ввести запрет на инцест, обозначить своё право на мать.
В случае маленького Ганса несостоятельность отца усугубляется обнаружением своей собственной несостоятельности, которая обостряется реакцией матери. Для неё сексуальные притязания мальчика это буквально «свинство», её не интересует реальный пенис сына и он сам, как субъект, её интересует он целиком[16], как объект поглощения, как воображаемый фаллос, она не ограничена и ненасытна в своём желании покрыть нехватку[17]. Совершенно не понимая каким образом обойтись с вторжением реального наслаждения в воображаемых координатах мира матери, угрожающей пожиранием, маленький Ганс испытывает нарастающую тревогу.
Фобический объект как означающее-плуг
Несостоятельность отца в случае маленького Ганса компенсирует фобия, а именно фобический объект, который по настоянию Лакана является не больше и не меньше, как означающим. Лошадь, как означающее, становится тем достаточно твёрдым плугом, положив руку на который оказывается возможным нарезать, расчертить поле реальности, и вписать происходящее в символические координаты. Маленький Ганс буквально пашет на ниве мифотворчества, и мы пожинаем богатый урожай невероятных историй, которые помогают ему преодолеть тревогу и освоиться в порядке символического.
Маленький Ганс оглядывается на зад[18]
Отец маленького Ганса проводил анализ под руководством Фрейда, который в некоторой степени сумел поддержать функцию отца символического, но всё-таки этого оказалось недостаточно, чтобы ребёнок смог стать сыном двух отцов, вместо этого, по мнению Лакана, он стал дочерью двух матерей[19] [20]. Кроме фобического объекта и Фрейда на помощь субъективации маленького Ганса пришла его бабушка, мать отца, которая взяла на себя функцию представления символического порядка, хотя можно предположить, что авторитарность её фигуры[21] и была изначальной причиной отцовской несостоятельности. В некотором смысле, сексуация маленького Ганса завершается идентификацией с отсутствующим фаллосом матери, то есть он остаётся в женском мире воображаемых отношений подобия, что подтверждает его дальнейшая любовная жизнь и характерные черты фалличности, привлекающие его в женщинах[22]. То есть в этом случае, помимо компенсирующего слабую функцию отца механизма фобии, раскрывается некоторая поддержка со стороны объекта фетиша, поскольку фетиш является способом наделить мать полнотой обладания фаллосом, и закрыть таким образом как вопрос ненасытности её желания, так и вопрос собственного наслаждения и дальнейшей субъективации.
Хотя, в целом, маленький Ганс сделал другой выбор, и фетишистом не является[23], в некотором смысле, маленький Ганс – фетишист. Положив руку на плуг, он оглядывается на зад, и оказывается неблагонадёжным в вопросе обладания даром нехватки, остаётся в мире воображаемой идентификации. Оба его отца поспешили признать успех анализа в последней, завершающей текст наблюдения фантазии, посчитав историю с водопроводчиком свидетельством кастрации. Однако, как замечает Лакан, Ганс никак не упоминает замену пениса, он говорит о том, что ему отвинчивают зад, и привинчивают другой, больший зад[24]. Фигура съёмности или отвинчивания этого элемента, связана с некоторым прогрессом анализа, и появляется в более ранней фантазии по отношению к ванне, которая в какой-то момент символизирует мать, поскольку большая ванна вызывает у маленького Ганса такую же тревогу поглощения, а комфортно ему только в маленькой ванне дома, в которой едва можно присесть[25] [26]. В общем, маленький Ганс остаётся на «задней» женской стороне сексуации.
Рукоположение
Благонадёжность отца при всей его добропорядочности также вызывает вопрос, ведь взявшись за изучение психоанализа, он не идёт к Фрейду на кушетку, как это делает его жена, но возвращается к домашним, и торопится делать анализ своему сыну, тогда как гораздо больше нуждается в этом сам[27]. Это вопрос рукоположения в аналитики, которое прежде всего связано с таинством образования своей субъективности. Здесь богословский термин опять оказывается к месту.
В церковном служении со времен апостолов через рукоположение непрерывно передается благодать Святого Духа. Интересно, что самих апостолов благословляет Христос, поднимая при этом руки[28]. Христианство как религия Бога-отца ориентирует на действенность символического порядка, поскольку Христос, сын, есть Слово Божье, а Святой Дух есть его дело. Но если в богословии рукоположение, то есть нисхождение Святого Духа – это удел немногих избранных, то психоаналитическая теория усматривает непременное участие Святого Духа[29] [30] в происхождении субъекта, как такового, поскольку рассматривает его вмешательство как включение в порядок языка, чуждый естественному порядку природы. Лакан говорит: «Именно для того, чтобы напомнить вам о присутствии Святого Духа, абсолютно необходимого для прогресса нашего понимания анализа, я предлагаю вам теорию означающего и означаемого»[31].
Рука выводит букву
Похоже, что субъект на пути своего становления идёт рука об руку с фигурой отца[32]. Но со временем выясняется, что можно и нужно брать дело субъективации в свои руки. Лакан начинает с отца, говорящего «нет!»[33], и устанавливающего своим именем универсальный закон символического. Это операция отчуждения субъекта в языке, перечёркивания его означающим, символическая кастрация в смысле отстранения от реального наслаждения тела. Однако, постепенно, функция отца пересматривается, она оказывается необходимой для организации своего, уникального для каждого субъекта способа сопряжения порядков означающего и наслаждения[34]. Отсутствие сексуальных отношений компенсирует любовь[35].
Как в Святом Писании, Закон Божий оказывается единственным законом любви. «Любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4: 7–8). Лакан находит это понимание у Фрейда, когда замечает, что в мифе об убийстве отца первобытной орды, сыновья принимают запрет из любви к отцу[36]. В позднем учении Лакана, отец говорит «да!»[37], его функция отправляется от факта его кастрации[38] [39], и заключается в изобретении уникального для каждого отдельного случая способа увязать регистры реального, символического и воображаемого[40]. Дело отца касается именования в языке реального наслаждения[41], в чём, собственно, и состоит субъективация. Порой за это дело принимается именно рука субъекта, когда его уникальное изобретение становится не только практикой речи, но практикой письма[42]. Порой нам в качестве наследия остаются свидетельства таких изобретений в виде нетленных произведений, например, Джойса и Шребера, которые, судя по всему, как и все песни миннезингеров[43] [44], только об одном.
Евангелие от Луки. Глава 9, ст. 57 — 62.
57. Случилось, что когда они были в пути, некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел.
58. Иисус сказал ему: лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову.
59. А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего.
60. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие.
61. Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими.
62. Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия.
[1] В контексте «Неудобства культуры» Фрейда: «Человек – это так сказать, своего рода бог на протезах, поистине величественный, когда он использует все свои вспомогательные органы, но они с ним не срослись и иногда доставляют ему еще немало хлопот». Фрейд З. Неудовлетворённость культурой (1930); 9 том десятитомного собрания сочинений «Вопросы общества и происхождение религии» – М.: ООО «Фирма СТД», 2006, стр. 222
[2] «Существование означающего не связано ни с чем другим, кроме того факта, поскольку это именно факт, что существует дискурс, основание которого может быть более-менее известным или неизвестным. И весьма примечательно, что психоаналитический опыт привёл Фрейда к тому, чтобы охарактеризовать этот дискурс не иначе, как обосновав функцию означающего в определённом опыте смерти.
Опыт, о котором идёт речь, не имеет ничего общего с чем-либо переживаемым. Наша работа с текстом «По ту сторону принципа удовольствия», проделанная нами два года назад, показала, что речь идёт не о чём ином, как о реконструкции, которая опирается на парадоксальные черты опыта, именно на то необъяснимое явление, что субъект главным образом оказывается занятым бесконечным повторением чего-то для себя смертоносного.
И наоборот, подобно тому, как смерть отражается в глубине означаемого, точно так же означающее заимствует целый ряд элементов, которые связаны с понятием, глубоко укоренённым в означаемом , а именно, с телом. Так же, как в природе уже существуют определённые резервуары, в означаемом есть определённое количество элементов, которые даны в опыте в качестве телесных происшествий, но оказываются заточёнными в означающем и становятся его, если можно так выразиться, первичным сырьём. Речь идёт о неуловимых, и в тоже время неустранимых вещах, в число которых входит фаллическое понятие, обыкновенная эрекция. Одним её примером можно считать расположенный вертикально камень, другим можно считать прямостоящее положение тела человека. Таким образом, определённые элементы, связанные непосредственно со строением тела, а не просто с телесными переживаниями, образуют первые элементы, которые заимствуются опытом, но при этом полностью трансформируются в процессе символизации. Символизация переводит их в пространство означающего, характер которого определяется артикуляцией в соответствии с логическими законами.» Lacan J., Le Séminaire IV, La relation d’objet, (1956-1957) Paris: Seuil, 1994, р.50-51.
[3] «Однако отступление на второй план обонятельных раздражений само, по-видимому, является следствием отделения человека от земли, готовности к прямохождению (…) Стало быть в начале рокового культурного процесса стояло выпрямление человека.» Фрейд З. Неудовлетворённость культурой (1930); 9 том десятитомного собрания сочинений «Вопросы общества и происхождение религии» – М.: ООО «Фирма СТД», 2006, стр.229
[4] «… символический порядок, будучи отличным от реального, врезается в реальное как плуг, и вводит в него особое измерение. И поскольку мы, другие аналитики, работаем в этом измерении речи, мы должны принимать в расчёт оригинальность его происхождения.» Lacan J., Le Séminaire IV, La relation d’objet, (1956-1957) Paris: Seuil, 1994, р.237, название 14-ой главы «Означающее в реальном»
[5] «Функция лошади, как средоточия фобии, заключается в том, чтобы быть новым термином, который прежде всего наделён свойством быть означающим un signifiant с неясным смыслом. Чтобы вы смогли в полной мере уловить игру слов, здесь в некотором смысле, речь идёт о незначающем insignifiant. В этом заключается его наиболее принципиальная функция – оно играет роль плуга, задача которого заново вспахать поле реального.» ibid, p.307, название 18 главы «Круговые контуры»
[6] Предпоследний абзац 7-го семинара Лакана: «Я уже говорил вам недавно о Менции. Высказав по поводу человеческой доброты соображения, счесть которые оптимистичными было бы с вашей стороны ошибкой, он прекрасно объясняет, отчего люди менее всего сведущи именно в законах небесного происхождения, тех самых, которым повинуется Антигона. Доказательство, приводимое им, отличается большой строгостью, но сейчас поздно уже его приводить. Законы неба, о которых у него идет речь, и суть как раз законы желания.» ibid, p. 414
[7] «Это то, с чем мы каждый раз имеем дело, когда речь идёт о появлении фобии, когда под некоторым углом для ребёнка открывается фундаментальное лишение, которым отмечен образ матери. Это лишение нестерпимо, поскольку, в конечном итоге, именно оно ставит ребёнка перед фактом лишения более высокого порядка, угрожающего ему самому, ввиду отсутствия возможности каким бы то ни было образом компенсировать недостающее матери. В ситуации обнаружения этого лишения отец должен кое-что привнести. Также просто, как при совокуплении, дать матери то, чего она не имеет, то есть буквально всунуть.» ibid, р.321-322
[8] «Честно говоря, для того, чтобы оправдать поведение матери, требуется высокая степень невозмутимости, которой обладал Фрейд, потому что в наши дни на неё посыпались бы всевозможные упрёки за то, что вопреки возражениям отца и мужа, она каждое утро позволяла Гансу занимать место третьего на их брачном ложе. Дело здесь не только в особой терпимости отца, мы можем предположить, что он совершенно не принимается в расчёт, поскольку, что бы он не говорил, всё продолжается предрешённым образом, мы не видим ни единого момента, когда упомянутая мать хотя бы на мгновение обращает малейшее внимание на вежливое замечание.» ibid, p. 222
[9] ««Почему ты думаешь, что я сержусь на тебя? Разве я тебя ругал или бил?» — «Да, ты меня бил»,— заявляет Ганс. «Это неправда. Когда?» — «Сегодня перед обедом». И отец вспоминает, что Ганс его совершенно неожиданно толкнул в живот, после чего он его рефлекторно шлепнул рукой. Замечательно, что эту деталь отец не привел в связь с неврозом, и только теперь он усмотрел в этом поступке выражение враждебного отношения мальчика, а также, быть может, проявление стремления получить за это наказание (Эту реакцию мальчик повторил позже более отчетливым и полным образом. Он сначала ударил отца по руке, а затем начал эту же руку нежно целовать.)» Фрейд З. Анализ фобии одного пятилетнего мальчика; 8 том десятитомного собрания сочинений – М.: ООО «Фирма СТД», 2006, стр. 41
[10] «В момент основной сцены диалога со своим отцом, маленький Ганс говорит ему что-то вроде: «Ты должен постараться». Выражение практически непереводимо на французский, что замечает сын Флисса, который обратил внимание на эту сцену, и если даже он сам не вполне может оценить свои заслуги, его замечания остаются весьма справедливыми. Ему удалось расслышать созвучие с библейскими мотивами ревнивого бога, бога соответствующего фигуре отца в учении Фрейда. «Ты должен быть отцом, ты должен быть устремлён ко мне, и это должно быть по-настоящему».» Lacan J., Le Séminaire IV, La relation d’objet, (1956-1957) Paris: Seuil, 1994, р.322
[11] «именно в этом и заключается драма, что Vatti совсем добрый. Когда есть такой Vatti, который действительно способен внушить страх, то возникают правила игры, появляется возможность настоящего Эдипа, Эдипа, который помогает вам выйти из-под юбки вашей матери» ibid, p. 346
[12] «В конечном итоге, речь идёт о том, чтобы понять какую функцию исполняет ребёнок для матери, и по отношению к фаллосу, как объекту её желания. Вопрос изначально сводится к тому метафора ли это или метонимия. Совершенно не одно и тоже, когда ребёнок представляет метафору любви матери к отцу, или метонимию её желания фаллоса, которого у неё нет, и никогда не будет.
Кто он в данном случае? Всё в обращении матери с маленьким Гансом, которого она буквально таскает с собой повсюду, от своей кровати и до туалета, указывает на то, что ребёнок является неотделимым от неё придатком. Мать Ганса, обожаемая Фрейдом, так хороша, настолько прекрасна в своих заботах, sehrbesorgte, о малыше, что даже не стесняется переодевать перед своим ребёнком панталоны. Всё же это довольно специфическая сфера. Случай маленького Ганса, и множество других, хорошо иллюстрируют сказанное мной о принципиальном измерении того, что скрыто за вуалью. Не видим ли мы уже здесь, что ребёнок для неё есть метонимия фаллоса?» ibid, p. 242
[13] похоже, факт зачатия сестры Анны противоречит этому предположению Лакана: «Нельзя не удивиться как легко Фрейд, о взглядах которого на тот момент мы достаточно хорошо осведомлены, допускает, что маленький Ганс, живущий в комнате родителей до четырёхлетнего возраста, определённо, никогда не видел сцены, способной потревожить его своей принадлежностью к фундаментальной природе полового акта. Отец подтверждает это в своих записях, и Фрейд этого не оспаривает – он должен был иметь своё представление на этот счёт, поскольку мать была его пациенткой.» ibid, p. 322
[14] «Так что же изменилось несмотря на то, что в жизни маленького Ганса ничего критичного не происходит? Меняется то, что его пенис становится чем-то по настоящему реальным. Его пенис начинает возбуждаться, и ребёнок начинает мастурбировать. Важным элементом становится не столько вмешательство матери в этот момент, но то, что пенис становится реальным. Это основополагающий факт наблюдения. В свете чего нам стоит задаться вопросом нет ли здесь связи между сим фактом и тем, что появляется после, то есть тревогой.» ibid, p. 225
[15] см. 33 лекцию Фрейда «Женственность» Фрейд З. Лекции по введению в психоанализ и Новый цикл; 1 том десятитомного собрания сочинений – М.: ООО «Фирма СТД», 2006, стр.141-142
[16] «Итак, как вы видите, сказать, что ребенок представляет собой метонимию материнского желания фаллоса, не означает, что он метонимичен в силу своей фаллоносности, но напротив, предполагает, что ребёнок метонимичен в своей целокупности. В этом состоит драматичность ситуации. Всё было бы прекрасно, если бы речь шла о его Wiwimacher, но дело касается его целиком, вот почему серьёзным образом обостряется эта существенная разница, в момент, когда даёт о себе знать реальный Wiwimacher, который становится для маленького Ганса объектом удовлетворения. Тревога возникает и нарастает с того момента, когда он может оценить разницу между тем, за что он любим, и тем, что он может дать.» Lacan J., Le Séminaire IV, La relation d’objet, (1956-1957) Paris: Seuil, 1994, р.242-243
[17] «Здесь мы обнаруживаем возможность регрессии. Эта ненасытная, неудовлетворённая мать, вокруг которой прокладывается весь путь нарциссического восхождения, является чем-то реальным, она там и, как и все ненасытные существа, она ищет кого бы поглотити, quaerens quem devoret.» ibid, p. 145, глава 11 называется «Фаллос и ненасытная мать»
[18] «Нормальная формула комплекса кастрации предусматривает, что мальчик, если ограничится только им, обладает своим пенисом только при условии его повторного обнаружения, поскольку он его обретает, после того как уже потерял. В случае маленького Ганса, комплекс кастрации непрестанно призывается ребёнком, он сам предлагает формулу, сам ищет для него образы. Он почти требует от своего отца подвергнуть его испытанию, или, наоборот, подстрекает, и организовывает ему испытание на соответствие образу отца, он ранит его, он желает ему пораниться. Не поразительно ли то, что после всех тщетных усилий по осуществлению этой фундаментальной метаморфозы субъекта, в конечном итоге происходит то, что его интересует не его половой орган, а его зад? – то есть его отношения с матерью.» ibid, р.407
[19] « p(M)(M’) Это мама и бабушка. Мама, в итоге всего процесса раздваивается. Это очень важный пункт, в котором три опорные точки, позволяют ребёнку найти равновесие, что является минимумом для того, чтобы можно было установить отношения с объектом. Тройку, которую он не смог образовать со своим отцом, он образовал с бабушкой, в объектных отношениях с которой он слишком хорошо видел лишь её решающую даже подавляющую роль. Именно в силу того, что маленький Ганс добавляет к своей матери ещё одну, он устанавливает для себя отцовство. Какого рода отцовство? Отцовство воображаемое.» ibid, p. 383-384
[20] «маленький Ганс, не дочь одной матери, но дочь двух матерей. На этом примечательном, загадочном пункте наблюдения я уже останавливался в прошлый раз. Конечно, он получил слишком много поводов и причин уяснить для себя присутствие и могущество другой матери, матери отца. В сюжете появляется эта двойственность материнской фигуры, которая становится условием окончательного равновесия, и в тоже время представляет собой одну из структурных проблем случая.» ibid, p. 417
[21] Замечание Лакана на этот счёт: «Ганс подумал, что уехал из Линца с бабушкой, которую он с отцом навещает каждое воскресенье. О ней в наблюдении случая больше вообще ничего не сказано, что наводит на мысль о суровом характере этой дамы, потому что тогда было принято гораздо больше времени проводить всей семьёй.» ibid, p. 315
[22] «Женщина навсегда останется для него только фантазией об этих маленьких сестрах-дочерях вокруг которых разворачивается весь его детский кризис. Это не станет в полном смысле фетишем, поскольку является, если я могу так выразится, подлинным фетишем. Он не остановится на том, что написано на вуали, он найдёт типичную гетеросексуальную форму своего объекта, тем не менее его отношения с женщинами с этого момента, навсегда и безусловно, будут отмечены их нарциссическим происхождением, в ходе которого он занял орто-положение по отношению к женщине-партнёру. Вообще говоря, женщина-партнёр происходит, в этом случае, не от матери, но от воображаемых детей, которых он может сделать для матери, именно они наследуют фаллосу, как центральному элементу первичной (primitif) игры любовных отношений и любовного пленения матерью.» ibid, p.385
[23] Лакан проясняет почему Ганс не фетишист на примере его реакции на панталоны матери: «Если бы он, напротив, узнал в этих панталонах свой объект, а именно тот самый таинственный фаллос, который никто никогда не видел, то он удовлетворился бы этим, и стал фетишистом, но поскольку судьба распорядилась иначе, панталоны маленькому Гансу отвратительны.
Но, он уточняет, что, когда их носит мать, это другое дело. Тогда, они уже совсем не отвратительные. В этом вся разница. Там, где они могут быть предложены ему как объект, когда они сами по себе, он их отталкивает. Они сохраняют свою добродетель, если можно так выразиться, только исполняя функцию там, где он может продолжать разыгрывать приманку фаллоса. В этом состоит нерв, который позволяет нам постичь опыт.» ibid, p.351
[24] «Символическая функция связана для маленького Ганса с сущностным для него вопрошанием: «Что утрачено? Что может появиться из дыры?» Это первые элементы того, что мы можем назвать символическим инструментарием, и в дальнейшем, они будут интегрированы в развитие мифической конструкции маленького Ганса, в форме ванны, которую в первом сновидении отвинчивает водопроводчик. Позднее и его зад тоже будет отвинчен, как и его пенис к большой радости отца, и нужно сказать, что и Фрейда тоже.
Эти люди так торопятся навязать свое представление маленькому Гансу, что не дают ему договорить про отвинчивание своего маленького пениса, и сообщают ему единственно возможное объяснение, которое состоит в том, что речь идёт о получении им большего пениса. Маленький Ганс вообще об этом не говорил, мы не знаем мог ли он так сказать, и была ли у него такая возможность. Нет никаких подтверждений того, что он это говорил. Маленький Ганс говорил только о замене своего зада. Вот тот случай, где мы можем затронуть тему контрпереноса. Именно отец выдвигает идею о том, что замена осуществляется для того, чтобы он получил больший пенис. Вот пример ошибки, которую делают постоянно. Со времён Фрейда мы не упускаем возможность увековечить традицию интерпретировать так, чтобы в любой непонятной аффективной тенденции искать то, что её мотивирует, оправдывает, то, что высказано, и тем не менее имеет свои собственные законы, свою собственную структуру, свое собственное тяготение, и должно быть изучено как таковое.» ibid, p. 299
[25] «Ванна в какой-то момент была матерью, но в итоге становится задом маленького Ганса – это хорошо понимает Фрейд, и отец, и сам маленький Ганс». ibid, p.277
«Так что, здесь сделан еще один шаг. Наложение этой фантазии на предыдущую, которая касается ванны, становится достаточно очевидным благодаря тому факту, что соответствие размеров этого зада и этой ванны было довольно точно описано самим маленьким Гансом. Ему хорошо только в ванне их дома в Вене, потому что в неё точно умещается его маленький зад, ему в ней удобно. В этом всё и дело – подходит она ему или не подходит. Дома, да, он её заполняет, и даже должен постараться, чтобы в ней усидеть. Но в тех местах, где ванна больше и далека от того, чтобы предоставить такие же гарантии, у него вновь возникают фантазии поглощения и тревоги, которые не позволяют ему купаться где-либо ещё, в Гмундене, или в любой другой ванне больших размеров.» ibid, p.333
[26] « … если ванна соответствует Wägen, той вещи, о преодолении единения с которой идёт для маленького Ганса речь, то тот факт, что она отвинчивается, следует иметь ввиду» ibid, р.331
[27] «отец, который не способен занимать свою позицию, и, скорее всего, именно его и нужно было заставить пройти анализ» ibid, p.416
[28] И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их (Лк. 24:50)
[29] «Вмешательство означающего поднимает вопрос, который тотчас заставил меня напомнить вам о присутствии Святого Духа, в том виде, в котором он предстал для нас в позапрошлом году непосредственно в мысли и в учении Фрейда. Святой Дух есть пришествие означающего в мир.» Lacan J., Le Séminaire IV, La relation d’objet, (1956-1957) Paris: Seuil, 1994, р.48
[30] «То, что я полагаю здесь в качестве принципа аналитического опыта, касается существования уже внедрённого, и уже структурированного означающего. Машинная установка уже построена и функционирует. И не вы её построили. Она представляет собой язык, функционирующий, покуда вы себя помните. Поскольку за его пределами вы буквально не можете себя вспомнить, если говорить об истории человечества в целом. С тех пор, как существуют функционирующие означающие, психика субъектов приобретает организацию их собственной игры. Следовательно, Es, которое вы собираетесь разыскать в глубинах, не такое уж естественное – ещё менее естественное, чем образы. Откровенно говоря, появление в природе гидроэлектростанции, построенной благодаря вмешательству Святого Духа, противоречит самому понятию природы.» ibid. р.50
[31] ibid. р.46
[32] Это же можно сказать о деле психоанализа в целом: «Всё фрейдовское вопрошание – не только в его учении, но и в его собственном субъективном, Фрейда, опыте – может быть прослежено нами благодаря тому доверию, которое он нам оказывает, открывая свои сновидения, показывая развитие своей мысли, и также благодаря тому, что мы знаем на данный момент о его жизни, о его привычках, и даже отношениях в его семье, о которых Месье Джонс в специфической, но доходчивой манере нам более-менее полно поведал– всё фрейдовское вопрошание сводится к следующему: «Каково это быть отцом?» Это было для него центральной проблемой, плодотворным пунктом, который по-настоящему сориентировал всё его исследование.» ibid. р.204
[33]«Символический отец является именем отца. Это принципиальный элемент, регулирующий символический мир и его структуризацию. Он необходим для отнятия (sevrage) на более принципиальном уровне, нежели раннее (primitif) отнятие (sevrage), посредством которого ребёнок выходит из ситуации чистой и прямой обусловленности всемогуществом матери. Имя отца имеет ключевое значение для любой артикуляции человеческого языка (…) Есть символический отец. Есть реальный отец. Опыт учит нас, что именно присутствие реального отца играет сущностную роль в расположенности к осуществлению мужской сексуальной функции. Для того, чтобы субъект действительно пережил комплекс кастрации, нужно чтобы реальный отец по-настоящему сыграл свою роль. Нужно чтобы он исполнил свою функцию отца-кастратора, функцию отца в её конкретной, практической (empirique), я собирался сказать даже дегенеративной,
форме, подразумевая персонаж примитивного отца в виде ужасного тирана, в котором фрейдистский миф нам его представил. Это измерение, где отец, как он есть, исполняет свою воображаемую функцию, которая отличается тем, что в практическом плане невыносима, даже чудовищна, когда заставляет ощутить своё воздействие, как кастрирующее, и только таким образом можно пережить комплекс кастрации.» ibid p. 364-365
Также стоит иметь ввиду идентичность звучания между французским nom du père (именем отца) и non du père (отцовским «нет»)
[34] см. статью Ж.-А. Миллера «Шесть парадигм наслаждения», МПЖ №№5и6, речь идёт о переходе от второй парадигме наслаждения к третьей и проблематике этого перехода, которая разрешается Лаканом далее.
[35] «Мы — одно (Nous пе sommes qu’un). Ежу понятно, что никогда ещё двое в одно не сливались, но люди, несмотря на это, не устают повторять: мы-одно. Отсюда берет начало идея любви. Это простейший способ дать сексуальным отношениям, этому неуловимому термину, свое означаемое.» Лакан Ж. Семинары, Книга 20 «Ещё» (1972-1973) М.: Гнозис, Логос. 2011, стр.59
[36] «Узел бо[рромеев] представляет только то, (…) что любовь к отцу возникает в свете его кастрации. По крайней мере так Фрейд преподносит это в «Тотем и табу» в истории первобытной орды. Именно из-за любви к отцу сыновья лишены женщин.» Lacan J., Le séminaire XXIII, Le sinthome, (1975-76), Paris: Seuil, 1975, p. 150.
[37] Формулировка отцовской функции в позднем учении Лакана, где отец говорит «да» принадлежит Ж.-А. Миллеру. Miller J.-A., « Du nouveau », séminaire inédit, cité dans Dossia Avdelidi, La psychose ordinaire, La forclusion du Nom-du-Père dans le dernier enseignement de Lacan, p. 92.
[38] Это положение сформулировано Лаканом в 22-ом семинаре RSI
[39] «Верующие воображают себе возможность любить Бога, потому что предполагают, что Бог действительно обладает этой полнотой и совершенством бытия. Но такое предположение о некотором Боге, который может быть всем, имеет место лишь потому, что в основе любой веры можно обнаружить ещё кое-что. Ведь этому существу, которое по задумке является целостным, ему, несомненно, не хватает главного в бытии, то есть существования. В основе любой веры в бога, как в совершенного и безгранично милостивого, есть непознаваемое, есть то, чего ему не хватает, что постоянно заставляет сомневаться в его существовании. Нет никаких других оснований любить Бога, кроме сомнения в его существовании.» Lacan J., Le Séminaire IV, La relation d’objet, (1956-1957) Paris: Seuil, 1994, р.140
[40] «Отец – это симптом, или синтом, если хотите» J.Lacan, Le séminaire XXIII, Le sinthome, (1975-76), Paris: Seuil, 1975, p.19
[41] В 22-ом семинаре Лакан сближает функцию Имени Отца с функцией буквы в деле именования, и ссылается на Книгу Бытия, по тексту которой Бог даёт имена вещам, которые имеют место только в реальном, а также вводит различие, на которое полагается порядок языка, другими словами, Бог устанавливает закон языка и вводит S1, в дальнейшем за дело именования принимается человек, вернее, мужчина, который, например, даёт имя женщине.
[42] «Из языка, как-никак, следует ещё кое-что — он дает начало письму». Лакан Ж. Семинары, Книга 20 «Ещё» (1972-1973) М.: Гнозис, Логос. 2011, стр.57
[43] «На этот счет мнение историков единодушно — куртуазная любовь была, по сути дела, поэтическим упражнением, способом обыграть ряд определенных тем, тем условного, идеализирующего характера, ничему реальному и конкретному в жизни не отвечавших. Идеалы эти, тем не менее, и прежде всего идеал Прекрасной Дамы, обнаруживаются и в эпохи более поздние, вплоть до наших дней. Влияние их на строй чувств современного человека принимает совершенно конкретные формы, и в формах этих продолжается их триумфальное шествие. Это именно шествие, то есть нечто такое, истоки чего следует искать в систематическом и умышленном использовании означающего как такового.» Лакан Ж. Семинары, Книга 7 «Этика психоанализа» (1959-1960) М.: Гнозис, Логос. 2006, стр.193-194
[44] «Вы увидите, что функция, которую Хайдеггер приписывает Вещи в процессе, характеризующем развитие человека, состоит в соединении вокруг нее небесных и земных сил». Там же, стр. 158