Меланхолия – «гостья из будущего»

Елена Фроловская
практикующий психоаналитик
+7 977 813 90 08 (WhatsApp)

Трансформация понятия меланхолии в истории западной мысли растянулась более, чем на две тысячи лет. Из заболевания, имеющего физиологические причины, меланхолия переместилась в категорию сложных психических расстройств. Из состояния, присущего отдельному человеку — в категорию социокультурных явлений и общественных настроений.

     Меланхолия успела побывать и неизлечимой болезнью печали, и мрачным помешательством, и духовной привилегией, и тяжким грехом уныния, и метафизической тоской, и, наконец, явлением литературы и искусства.  Она, как тень, неизменно сопровождает человека на всем пути следования. Тень, которая меняет формы и очертания, становится то длиннее, то короче, на время как будто бы исчезает совсем, но всегда появляется вновь. 

     Мне нравится называть меланхолию “путешественницей во времени”, которая несет в себе важное и до конца не расшифрованное послание об устройстве человеческого субъекта. Или “гостьей из будущего”, которая может приоткрыть завесу над одним из возможных его вариантов. 

     Фрейд определял меланхолию через ее основной структурный элемент — утрату, природа которой отличается от аналогичной при нормальной скорби, и раскрывает суть механизма сборки человеческого субъекта. 

     При работе скорби происходит высвобождения либидо от утраченного объекта и замена его на другой. В ситуации с меланхолией функция испытания реальности дает сбой. Я меланхолика не может смириться с потерей объекта и сохраняет его путем интроекции. 

     Теперь вся трагедия конфликта потерянной любви разыгрывается внутри субъекта. Отныне в Я присутствуют одновременно и тот, кто утратил и тот, кто утрачен. И, если любовь к объекту и невозможность с ним расстаться приводит к его поглощению, то функции обиды и ненависть к исчезнувшему объекту берет на себя вторая часть — критическая инстанция (известно, что Сверх-Я меланхолика отличается особой суровостью). 

     Я поглощает объект ради его сохранения, но жертва оказывается напрасной. Объект сохранён, стал частью Я, но доступ к нему навсегда потерян. При этом от меланхолика ускользает сама утрата, которая становится его внутренней реальностью, мрачным Космосом. Либидо постоянно притягивается мифическим объектом, не представленным в сознании, не доступным для осмысления и символизации.  На этом месте образуется зияние — чёрная дыра повышенной плотности и гравитации. Фрейд называл это “открытой раной”. Так работает меланхолический комплекс, замыкающий психику меланхолика на себе. 

     Невозможность потерять объект (по мысли Лакана первичный инцестуозный объект, Вещь) становится препятствием разворачиванию судеб влечений, не задает перспективу нехватки — желание меланхолика обречено — ещё не родившись, схлопывается в нем самом.  

     Возможно, что обратная сторона меланхолии — мания, ее зеркальное отражение со знаком плюс, и является попыткой субъекта восполнить отсутствующую функцию желания. Меланхолия действительно в некоторых случаях имеет свойство превращаться в манию и демонстрировать прямо противоположную симптоматику. Тот же комплекс, что довлеет над Я в меланхолии, работает и при мании, но здесь Я удается на время вырваться из-под гнета объекта и завладеть всем утраченным либидо. По мысли Фрейда Я как будто спешит отпраздновать свой триумф, проявляя ненасытность и чрезмерность во всех своих проявлениях. Но без объекта “а” мотор такого движения работает вхолостую, заставляя меланхолика скользить по случайной цепочке означающих (хотеть все подряд).

     Такая двуликость меланхолии, способность к маскировке, наводит на некоторые мысли.

     Современный мир, зацикленный на эффективности и успешности, делает ставку на подобную «маниакальность» субъекта, призывая постоянно что-то “желать”, действовать без промедления, непрестанно генерировать идеи, изобретать интересный контент, быть активным во всех своих проявлениях, исповедовать позитивное мышление и стремиться к потребительскому идеалу.  

     Человек сегодня не просто находится на пересечении информационных потоков, он сам представляет из себя трудно регулируемый информационный поток.  Субъект буквально растаскивается на биты, вынужденно оставляя о себе многочисленные следы в различных базах данных. Многое из того, что раньше считалось приватным, личным, имело связь с конкретным человеком как телесной единицей — доверено виртуальному пространству и существует вне тела. Граница между понятиями частного и общего, близкого и далекого, быстрого и медленного постепенно размываются. Сама природа событий и явлений претерпевает изменения в сторону множественности, темпоральности и сложносочененности. Человек опутан виртуальными и мобильными сетями, которые пульсируют и мерцают, пронизывают насквозь, находятся одновременно везде и нигде.  Нетрудно предположить, что в психическом пространстве субъекта происходят необратимые процессы.

    Происходящие изменения носят бессознательный характер — все просто случается так, а не иначе, как само собой разумеющееся. Теперь это уже данность, аксиома жизни, которая не требует доказательств. По мере развития прогресса комфорт и безопасность существования возрастают, а человек все чаще страдает депрессией и бессонницей, испытывает повышенную тревожность и замыкается в себе.

И тогда можно обозначить некоторые моменты, позволяющие соотнести меланхолическую структуру со структурой постинформационного общества будущего.  

     На фоне виртуального, сетевого, мобильного содержания современности происходит “овнешнение” психической реальности человека, стираются границы между “внутренним” и “внешним”, изменяется отношение между “Я” и объектом утраты. В такой ситуации сложно осознать утрату и совершиться работе скорби. “Я” испытывает триумф всемогущества, иллюзию обещанного бессмертия и возможности существования вне тела. Объект утраты более не соразмерен отдельно взятой психике и выходит за ее пределы, вследствие чего «реальность» утрачивается. Тень планеты Меланхолия уже нависла над миром.

     В будущем мире фаза между сверхнагрузкой и опустошением, сверхскоростью и неподвижностью, гиперактивностью и глубоким сном, манией и меланхолией — становится трудноразличимой. Постинформационная эпоха представляется мне миром тотальной меланхолии под маской мании. 

     Конечно, это лишь один из возможных вариантов развития событий, требующий другого уровня осмысления. Поэтому я оставлю здесь некоторые вопросы, которые показались мне важными

1. Стирают ли процессы виртуализации психическую реальность или же пересоздают и трансформируют ее
2. Каким образом исчезновение ритуалов проживания горя, отказ от возможности символизировать боль, вписать ее в свою личную историю, трансформирует объект утраты? 
3. Как в будущем мире будут выстраиваться границы субъекта и работать функция испытания реальности?
4. Каковы причины перехода меланхолии в манию? Могут ли условия, стимулирующие “триумф Я” оказаться такой причиной?
5. Может ли меланхолия (здесь имеется в виду причастность каждого к меланхолии как способу субъективации) быть переходной структурой к “новому” субъекту, быть не случайным выбором, а способом отказаться от необходимости “желать”, от принуждения к постоянному наслаждению?