и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши,
нежели богатому войти в Царство Божие
Мф. 19:24

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное
Мф. 5:3
Например, в первом блаженстве (Мф. 5:3) нищета духом сказана именно в прямом смысла когда я лишусь самого высокого, что имею, не только душевного, но и духовного, тогда Бог дает мне еще более высокое — Себя Самого
Друскин Я. Видение невидения

любить – я вам это твердил всегда и в справедливости моих слов вы могли убедиться на каждом шагу – это давать то, чего не имеешь [Лакан иногда дополняет эту формулу: «тому, кому это не нужно«]: нельзя любить не выдавая себя, даже если имеешь, за неимущего. Любовь как ответ предполагает область не-имения [здесь по-русски можно уловить экивок противопоставления любви отношению обладания-имения-поимения объекта в рамках анально-садистической организации либидо].

Это придумал не я, а Платон – это Платон поведал нам, что только бедность, Пения [мифологическое олицетворение нужды, нехватки], может зачать Эрота, только у неё может родиться идея забеременеть им в вечер пиршества [в семинаре Лакан подчёркивает, что Платон конструирует этот сюжет, а не заимствует его в мифологии – больше нигде эта история так не звучит]. Ведь давать то, что имеешь – это и есть как раз не любовь, а пир, празднество [здесь разоблачаются нью-эйдж ориентиры на проявления щедрости и «празднование жизни» – оказывается, что это вовсе не про любовь].
(…)
Короче говоря, для аналитика ясно, что богатому полюбить трудно – о чём один аналитик [!] из Галилеи походя уже нам поведал.
(…)
… богатство ведёт к бессилию [с большой долей вероятности Лакан имеет ввиду и половое бессилие в том числе, как следствие пресыщения, угасания желания]. Мой долгий опыт аналитика говорит о том, что этот факт можно считать доказанным. А это многое, как-никак, объясняет. Необходимость, к примеру, идти окольными путями. Богатый, будучи богат, вынужден покупать. И чтобы наверстать упущенное, восстановить своё могущество, он пытается, покупая, сбить цену. Он делает это сам, для своей же пользы. Самый простой способ добиться этого – не платить. Именно так пытается он порой окольными путями спровоцировать то, что никогда не сможет приобрести прямо – желание Другого [в этом причина самой позиции богатого, которая со стороны выглядит как жадность – на самом деле, недоплачивая, богатый таким образом вызывает у другого нехватку, другими словами, находит парадоксальный способ «приобрести» желание другого, нехватку которого испытывает сам (в этом смысле богатый бессилен), в силу своего богатства].

Лакан Ж. Семинары, Книга 8 Перенос (1960-1961) –
М.: Гнозис, Логос. 2019, С.387-388

«… если вы что-то поняли, отлично, но лучше об этом помалкивать – важно не понять, важно постичь истину. И если вы её постигли случайно, то, даже поняв, вы так ничего и не поняли. Я кое-что понимаю, конечно – и это доказывает, что с теми, кто бредит у нас, как-никак, есть что-то общее. Во мне, как и в вас, есть те элементы бреда, которые всякому нормальному человеку присущи. (…) Поняв что-то я прохожу мимо и не задерживаюсь: ведь мне и так уже всё понятно. И ясно становится, что вы вашему пациенту подыгрываете – вы сами помогаете ему выстраивать сопротивление. Сопротивление пациента – это сопротивление ваше собственное: если оно оказывается успешным, то именно потому, что вы сами ушли в него с головой, потому что вы поняли. А раз поняли, значит неправы. Почему именно вам предлагают что-то понять – вот что на самом деле вам предстоит понять.»
Лакан Ж. Семинар 3 «Психозы», стр.67-68

Помните, что внешность обманчива. Клинический опыт и вправду создаёт впечатление, будто между тревогой и сомнением, колебанием, амбивалентным поведением больного неврозом навязчивости существует связь, но это совсем не одно и тоже. Тревога – это не сомнение, тревога – это его причина.
Не в первый и не в последний раз напомню, что если после двух столетий критически-настороженного отношения функции причинности ещё сохраняет свои позиции, то лишь потому что она не там вовсе, откуда её изгоняют. Смысл этой функции, причины её весомости и устойчивости нужно искать в совсем ином измерении – в измерении, которое открывает тревога.
Сомнение, со всеми усилиями, которые на него расходуются, служит одной-единственной цели – борьбе с тревогой. И средством в этой борьбе служит обман. Избежать той страшной уверенности, которую тревога в себе несёт – вот на что сомнение на самом деле направлено. Лакан, семинар 106, стр. 96

заключительный пассаж автобиографической повести о становлении писателя Жана-Поля Сартра «Слова» в блестящем переводе Юлианы Яковлевны Яхниной:

Я изверился, не не отступился. Я по-прежнему пишу. Чем еще заниматься?
Nulla dies sine linea.
Это привычка и потом это — моя профессия. Я долго принимал перо за шпагу, теперь я убедился в нашем бессилии. Неважно: я пишу, я буду писать книги; они нужны, они все же полезны. Культура ничего и никого не спасает, да и не оправдывает. Но она — создание человека: он себя проецирует в нее, узнает в ней себя; только в этом критическом зеркале видит он свой облик. К тому же дряхлое, обветшалое здание — мой самообман, это и мой характер, от невроза можно избавиться, от себя не выздоровеешь. В пятьдесят лет я сохранил свои детские черты, пусть и изношенные, стершиеся, попранные, загнанные вглубь, лишенные права голоса. Обычно они прячутся в тени, подстерегают; чуть ослабишь внимание — они поднимают голову и, замаскировавшись, вырываются на белый свет. Я искренне убежден, что пишу для современников, но известность раздражает меня — это не слава, ведь я еще жив, и все же это подрывает мои давние мечты. Значит, втайне я еще их питаю? И да и нет. Очевидно, я их видоизменил: мне не удалось уйти из жизни неоцененным, но иногда я льщу себя надеждой, что при жизни меня недооценивают. Гризельда не умерла. Пардальян еще во мне. И Строгов. Я весь — от них, они — от бога, а в бога я не верю. Поди разберись. Что до меня, я в этом так и не разобрался и порой думаю: уж не играю ли я в старую игру — поддавки? Не топчу ли я так старательно былые упования в расчете на возмещение сторицей? В таком случае я Филоктет: величественный и зловонный, этот калека отдал все, вплоть до лука и стрел, не ставя никаких условий; но, поверьте, втайне он ждет воздаяния.
Оставим это. Мами сказала бы: «Здесь скользко — будьте осторожны!»
Но в моем безумии есть и хорошая сторона: с первого дня оно хранило меня от искушения причислить себя к «элите», я никогда не считал, что мне выпала удача обладать «талантом»; передо мной была одна цель — спастись трудом и верой, руки и карманы были пусты. Мой ничем не подкрепленный выбор ни над кем меня не возвышал: ничем не снаряженный, ничем не оснащенный, я всего себя отдал творчеству, чтобы всего себя спасти. Но что остается, если я понял неосуществимость вечного блаженства и отправил его на склад бутафории? Весь человек, вобравший всех людей, он стоит всех, его стоит любой.

автор портрета на изображении Eric Ezendam

Полная цитата с примечаниями в переводе В.В. Бибихина

«Смертные — это люди. Они зовутся смертными, потому что в силах умирать. Умереть значит: быть способным к смерти как таковой (1). Только человек умирает. Животное околевает. У него нет смерти ни впереди, ни позади него. Смерть есть ковчег Ничто — т. е. того, что ни в каком отношении никогда не есть нечто всего лишь сущее, но что тем не менее имеет место, и даже — в качестве тайны самого бытия. Смерть как ковчег Ничто хранит в себе существенность бытия (2). Смерть как ковчег Ничто есть хран (3) бытия. И будем теперь называть смертных смертными не потому, что их земная жизнь кончается, а потому, что они осиливают смерть как смерть. Смертные суть то, что они суть, как смертные, сохраняя свое существо в хране бытия. Они — осуществляющееся отношение к бытию как бытию.»

(1) Den T od als Tod vermogen. Тема последних разделов «Бытия и времени». Речь не о готовности к смерти, а о принятии человеком своей смертности, о безусловном знании, что (здесь можно сказать словами поэта Державина) «река времен… поглотит все дела людей». Только знание (опыт) смертности освобождает человека от затерянности в «людях» (das Man), высвобождает его для возможного подлинного бытия. От смертности как таковой человек еще не умирает; оттого, что он в силах принять свою смертность, «способен» к смерти, его жизнь перестает быть голой биологией и открывается для биографии (истории). См. «Бытие и время» ї 46-53.

(2) Без встречи с Ничто оказалась бы исключена встреча с бытием, требующая не меньшего, чем в смерти, расставания со всем сущим.

(3) Das Gebirg (собирательное от bergen сохранять, таить) так же отсутствует и так же понятно в немецком языке, как предлагаемое здесь нами в русском переводе корневое новообразование хран.

У артиста или поэта нет задачи найти практическое решение проблемы зла. Они соглашаются быть проклятыми. Они теряют свою душу, если она у них есть, с этим ничего нельзя поделать. И тогда их творчество – мощный взрыв, событие, на которое публика реагирует как захочет, как сможет. (…) Некоторые поэты нашего времени заняты одной очень курьезной процедурой: они воспевают Народ, Свободу, Революцию, превращая их в поверженных кумиров, пригвожденных к абстрактному небу, на котором они изображены смущенными и развенчанными, в уродливых созвездиях.